Letter 3326

Date	20 August/1 September 1887
Addressed to	Modest Tchaikovsky
Where written	Aachen
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1860)
Publication	П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XIV (1974), p. 197–198

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

20 авг[уста] [18]87 Модинька! Это моё последнее письмо, из Аахена в Каменку. Очень плохо! Бедный Н[иколай] Д[митриевич], должно быть, скоро покончит с своими бесконечными страданиями. Я писал тебе, что после 2-ой консультации доктор Мейер сказал ему, что его можно поддержать, а не вылечить, и что Шустер тем не менее ободрил его. С тех пор все хуже и хуже. Живот невероятно вздулся, кашель его душит (ты можешь себе представить, сколько я от этого ужасного кашля страдаю!), по ночам, как в Петербурге, едва он заснёт, как начинает задыхаться, и т. д., и т. д., и т. д. Вчера я наедине говорил с Шустером, и он сказал мне, что не теряет ещё окончательно надежды; а сегодня он признался, что, кажется, надеяться нечего. Вчера весь день Н[иколай] Д[митриевич] был в кротком и покорном расположении духа; в такие дни я ещё больше страдаю, чем когда он мечется, сердится, возмущается и впадает в истерику. В последнем случае я проникаюсь ужасом, а когда он смирен—колоссальною жалостью. Даже и еда, которая была единственным его удовольствием, изменила ему. Мне осталось ещё 5 дней, но я начинаю думать, что Н[иколай] Д[митриевич] скончается до моего отъезда или, что всего ужаснее, потребует, чтобы его везли в этом состоянии в Петербург, и поедет со мной! Я спрашивал сейчас Шустера, будет ли он решительно препятствовать его отъезду в настоящую минуту? Он сказал, что если Н[иколай] Д[митриевич] решительно захочет ехать, он препятствовать не может, ибо не имеет права. Так долго я жил надеждой, что так или иначе 25-го я выйду из этого бесконечного кошмара, и вдруг придётся 3 суток трепетать в вагоне за каждую минуту и видеть перед собой человека, утратившего последнюю надежду!!! Это столь ужасно, что я и сказать не могу. Ну, будь, что будет! Я решительно не предвижу, что я сделаю после 25-го. Хочется отдохнуть в одиночестве в Майданове; но счастье это кажется мне в настоящую минуту столь невозможным, что лучше и не думать. Во всяком случае, дай в Майданово телеграмму Алексею, когда приедешь или проедешь. Я не зову тебя останавливаться. Мне необходимо несколько дней полного одиночества. В Петерб[урге] буду не позже 7-го сентября. Целую. П. Чайковский

20 August 1887 Modinka! This is my last letter from Aachen to Kamenka. Things are very bad! Poor Nikolay Dmitryevich's endless suffering should soon be over. I wrote to you that after the 2nd consultation, Doctor Meyer told him that he could be supported, but not cured, and that Schuster nevertheless encouraged him. Since then it has become worse and worse. His stomach is incredibly swollen, his cough is choking him (you can just imagine how much I suffer from this awful cough!); at night, as in Petersburg, as soon as he falls asleep, he begins to choke, etc. etc. etc. Yesterday I spoke alone with Schuster, and he told me that he had not completely lost hope; but today he admitted that, it seems, there is nothing to hope for. All day yesterday, Nikolay Dmitryevich was in a meek and submissive mood; on such days I suffer even more than when he lashes out, becomes angry, indignant, and falls into hysterics. In the latter case I am filled with horror, and when he is humble — with colossal pity. Even food, which was his only pleasure, has deserted him. I still have 5 days left, but I am starting to think that Nikolay Dmitryevich will expire before my departure, or, worst of all, will demand that he be brought to Petersburg in this state, and come with me! I just asked Schuster whether he would firmly prohibit his leaving at the present time? He said that if Nikolay Dmitryevich insisted on going, he cannot prohibit him, because he has no right. For so long I've lived with the hope that one way or another on the 25th I would escape this endless nightmare, and suddenly I have to quiver in a carriage every minute for 3 days, and see before me a man who has lost his final hope!!! This is so terrible that I cannot even speak of it. But what will be will be! I absolutely don't know what I'll do after the 25th. I want to rest in solitude in Maydanovo, but this happiness seems to me so impossible at the present moment that it's better not to think about it. In any case, send a telegram to Aleksey in Maydanovo when you come or are passing through. I'm not inviting you to stay. I need a few days in complete solitude. I'll be in Petersburg no later than 7th September. Kisses. P. Tchaikovsky