Letter 1301

Date	24 September/6 October 1879
Addressed to	Anatoly Tchaikovsky
Where written	Grankino
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1260)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 321 (abridged) П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 624–625 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VIII (1963), p. 374–375

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Гранкино 24 сент[ября] Толя! Наконец я приехал в Гранкино. Расскажу все подробности вкратце. Выехал из Москвы с чувствами величайшего восторга. Только побывав там, я понял, как сильно было для меня значение Ник[олая] Льв[овича] и до какой степени это был в самом деле единственный близкий мне человек. Москва стала для меня окончательно чужбиной. Ехал очень хорошо и благополучно до самого Харькова. Так как от прихода курьерского поезда до отхода вечернего поезда по направлению к Гранкино оставалось 12 часов, то я остановился в гостинице Grand Hôtel, куда пригласил накануне по телеграфу Кондратьева. Он отвечал, что приехать не может, чему я, собственно, был рад, ибо боялся, что он меня задержит на лишний день в Харькове. Предстоящая поездка в Гранкино пугала меня; приезд поезда на ст[анцию] Алексеевку в 4 ч[аса] ночи, неизвестность, будут ли лошади, необходимость проехать 80 вёрст в холодную ночь — все это мне казалось страшным. Поэтому был весь день не в духе. После порядочного обеда в отеле ходил в театр, где шёл «Фауст» с Макаровой в Маргарите. Макарова мне очень понравилась своей симпатичностью и хорошим голосом, Борисов (Мефистофель) — голосом, а все остальное — порядочным ансамблем. В 12½ выехал из Харькова. В 4 часа прибыл в Алексеевку. Холод был ужасный. Лошади меня ожидали, но, по недоразумению, вместо фаэтона и тройки — какая-то поразительно неудобная нетычанка. Целых 40 вёрст, изнемогая от холода и тряски, я ехал до Циглеровки. Здесь меня радушно принял управляющий Шоффа и дал мне чудесный фаэтон с четвёркой, в коем я и доехал остальные 40 вёрст до Гранкино. Вследствие опять-таки недоразумения, здесь телеграмма моя не была получена, и появление моё было сюрпризом. Модя занимался с Колей, когда я вошёл, и удивлению не было конца. Герм[ан] Карл[ович] здесь, но завтра уезжает. Модест собирался в четверг в Каменку и недоумевал, где я? Теперь все устроилось отлично. Мы в четверг вместе отправляемся. Он дня три проведут в Каменке, и потом прямо в Петербург. Гранкино, сверх ожидания, мне очень понравилось. В общем оно напоминает Вербовку, — так же скромно, успокоительно и мило. В саду есть чудесные местечки и густая берёзовая аллея. Я нисколько не удивляюсь, что Модя предпочитает его Каменке. Обед был отличный, — потом мы с Модей долго бродили по степи. Об Лароше грустные известия. Модест виделся с ним в Харькове он заметил, что в обоих уже замечаются признаки взаимного неудовольствия. Денег у них оставалось немного, а новых достать очень трудно. Наконец они уехали в Таганрог — Бог знает зачем? Оттуда Ларош хотел один приехать сюда, но третьего дня пришла телеграмма, что у них деньги украдены и что двинуться никуда не могут. Одним словом, ненормальность связи начинает давать себя чувствовать. Хочу теперь узнать, до какой степени нуждается Ларош в деньгах, и если в самом деле плохо (крайности быть не может, так как у неё много бриллиантов), то придётся помочь, хотя у меня теперь всего 70 р[ублей] в кармане. Жду с нетерпением от тебя письма. Целую крепко. Пиши в Каменку. Твой, П. Чайковский

Grankino 24 September Tolya! I've finally arrived in Grankino. I'll briefly tell you all the details. I left Moscow with feelings of the greatest delight. Only after visiting there did I understand how much Nikolay Lvovich was important to me, and the extent to which he was the sole person close to me. Moscow has become an utterly foreign land to me. I travelled very well and safely all the way to Kharkov. Since there were 12 hours remaining from the arrival of the express train until the evening train departed in the direction of Grankino, I stayed at the Grand Hôtel, where I had invited Kondratyev by telegraph the day before. He replied that he couldn't come, which I was actually glad about, because I was afraid that he would keep me an extra day in Kharkov. The impending journey to Grankino alarmed me; the train arrived at Alekseyvka station at 4 o'clock in the morning, the uncertainty of whether the horses would be there, the need to travel more than 50 miles on a cold night — all of this seemed terrifying to me. Because of this I was out of sorts all day. After a decent dinner at the hotel, I went to the theatre, where "Faust" was on, with Makarova as Margarite. I liked Makarova very much for her attractiveness and fine voice, Borisov (Mephistopheles) for his voice, and everyone else for the decent ensemble. At 12.30 I left Kharkov. At 4 o'clock I arrived in Alekseyevka. It was awfully cold. The horses were waiting for me, but, through some misunderstanding, instead of a phaeton and a troika, there was some astonishingly uncomfortable cart. For the whole 26 miles to Tsiglerovka, I was exhausted and trembling from the cold. Here, the manager Schoff welcomed me warmly, and gave me a wonderful phaeton with four horses, in which I rode the remaining 26 miles to Grankino. Due to another misunderstanding, my telegram had not been received here, and my appearance was a surprise. Modya was busy with Kolya when I came in, and there was no end of astonishment. Herman Karlovich is here, but he's leaving tomorrow. Modest was intending to go to Kamenka on Thursday, and was wondering where I was. Now everything has worked out splendidly. We're leaving together on Thursday. They will spend three days in Kamenka, and then go directly to Petersburg. I very much liked Grankino, which surpassed my expectations. In general it resembles Verbovka — just as modest, tranquil and nice. The garden has wonderful spots, and a dense avenue of birches. I'm not in the least surprised that Modya prefers it to Kamenka. Dinner was splendid; then Modya and I wandered around the steppe for ages. There is sad news about Laroche. Modest saw him in Kharkov and observed that both were already showing signs of mutual displeasure. They had little money left, and it was difficult to obtain more. Finally they left for Taganrog — God knows why? From there, Laroche wanted to come here alone, but two days ago a telegram arrived to say that their money had been stolen, and they couldn't move anywhere. In short, the abnormality of the relationship is starting to make itself felt. Now I want to ascertain to what extent Laroche is in need of money, and if this is indeed very bad (it cannot be extreme, since she has plenty of diamonds), then I shall have to help, although now I only have 70 rubles in my pocket. I'm waiting impatiently for a letter from you. I kiss you hard. Write to Kamenka. Yours, P. Tchaikovsky