Letter 1253

Date	13/25 August 1879
Addressed to	Anatoly Tchaikovsky
Where written	Simaki
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1253)
Publication	П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 610–611 П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 231–232 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VIII (1963), p. 316–317 Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 225 (English translation; abridged)

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Симаки 13 aвг[ycтa] 1879 г[ода] Если б я тебе не писал письмо вчера, то сказал бы тебе, что невыразимо наслаждаюсь и местностью, среди которой нахожусь, и чудным домиком, и образом жизни, и прогулками. В первые два дня меня очень светил. Пахульский, который предложил мне привезти ко мне Милочку, младшую дочь Н[адежды] Ф[иларетовны], очень мной интересующуюся. Мне этого ужасно не хотелось, да и самого его я не особенно желал видеть. После некоторой борьбы я решился прямо написать Н[адежде] Ф[иларетовне], что, несмотря на всю мою симпатию к Милочке, я не желаю её видеть, так как дорожу моими отношениями к ней (т. е. Н[адежде] Ф[иларетовне]), в том виде, как они теперь, что мне нужна невидимость не только самой Н[адежды] Ф[иларетовны], но и ближайших к ней лиц. В ответ я получил заверение, что она смотрит на наши отношения совершенно так же и что Пахульский был очень наивен, воображая, что она пустит Милочку нарушать моё одиночество. Это меня успокоило совершенно; ведь я побаивался, что и сама Н[адежда] Ф[иларетовна], пожалуй, задумает нарушить сущность наших отношений и пожелает меня видеть. С тех пор я совершенно успокоился. Даже сегодня, несмотря на печальное известие о бедном Ник[олае] Льв[овиче], я чувствую себя грустным, но покойным. Я, конечно, всплакнул о бедном старичке, но одиночество, ненадобность сдерживаться и скрывать свою печаль, а главное, природа, чудная, всепримиряющая, имели на меня самое благотворное влияние. Одним словом мне сегодня грустно, но я не расстроен не раздражён. Работал я больше, чем когда-либо. Чтоб не рассказывать тебе грустные обстоятельства о конце Н[иколая] Л[ьвовича], прилагаю Кондратьевское письмо. Получил также вчера твоё письмо, очень меня утешившее. Как мне ни жаль думать, что ты в Петербурге, — но я рад, что служебные обстоятельства совершенно благополучны. Я ещё ничего не могу сказать о том, когда отсюда уеду. Мне здесь до того хорошо, удобно и отрадно, что если из твоих писем увижу, что ты не особенно сильно скучаешь, я желал бы остаться в Симаках ещё недели две по меньшей мере. Трудно в письме рассказать тебе всю прелесть здешней жизни, — но я никогда и не мечтал о подобном благополучии. Вчера ездил на лодке с Алёшей в чудный, необычайно живописный лес. Там бродил, искал грибы, пил чай и вернулся, когда уже совсем стемнело. Купанье у меня отличное. Погода стояла все время чудная; только сегодня опять немножко хмурится. Работа моя идёт отлично. Кроме оперы, которая недели через полторы будет вполне готова, я хочу переменить один номер в моей новой сюите. Я его уже вчера сочинил; нужно будет только один день посвятить на инструментовку. Кроме того, необходимо переписать либретто. Всё это займёт у меня две недели, — никак не больше. О поездке в Петербург думаю с большим удовольствием, ужасно хочется увидеть тебя, Папочку, но, признаться, я предпочёл бы приехать после Сашиного отъезда, дабы не попасть прямо из деревни в суету. Пожалуйста, пиши мне такие же интересные и обстоятельные письма, как сегодняшнее. Каким образом тебе могло не хватит денег на 1-ый класс? Решительно не понимаю! Устал и потому, против принятого обыкновения, кончаю не на последней страничке. Нежнейшим образом целую тебя. Как жаль, что Володя Жедринский не остаётся с тобой. П. Чайковский Письмо Кондратьева сохрани до моего приезда.

Simaki 13 August 1879 Had I not written you a letter yesterday, I would have told you that I am inexpressibly enjoying the environment in which I find myself, and the wonderful little house, and the way of life, and the walks. During the first two days I was very much the centre of attention. Pachulski, who suggested that he bring Milochka, Nadezhda Filaretovna's youngest daughter, to me, was very interested in me. This was something that I really did not want, and I didn't particularly want to see him either. After some debate, I decided to write directly to Nadezhda Filaretovna that, despite all my sympathy for Milochka, I do not wish to see her, since I value my relationship with her (i.e. Nadezhda Filaretovna) in its present form, that it is essential for me to have not only the invisibility of Nadezhda Filaretovna herself, but also of those closest to her. In response, I received assurances that she regarded our relationship in exactly the same way, and that Pachulski was very naïve in imagining that she would allow Milochka to disturb my solitude. This reassured me completely; after all, I was fearful that Nadezhda Filaretovna herself might, perhaps, consider violating the essence of our relationship and wish to see me. Since then I have been completely reassured. Even today, despite the sad news about poor Nikolay Lvovich, I feel sad, but at peace. Of course, I wept over the poor man, but the solitude, the lack of the need to restrain myself and conceal my sadness, and above all, the wonderful and all reconciling nature, had the most beneficial effect upon me. In short, I am sad today, but I am not upset or irritable. I've been working more than ever. In order not to recount to you the sad circumstances about Nikolay Lvovich's end, I'm enclosing Kondratyev's letter. I also received your letter yesterday, which was a great comfort to me. As sad as it is for me to think that you are in Petersburg, I'm glad that the circumstances of your employment are completely favourable. I cannot say anything yet about when I'll be leaving here. I feel so good, comfortable and happy here that if I see from your letters that you're not too fed up, I should like to stay in Simaki for at least another two weeks. It's difficult to tell you in a letter about all the delights of living here, but I have never dreamed of being this well off. Yesterday I went on a boat with Alyosha to a wonderful, exceptionally picturesque forest. I wandered around there, looking for mushrooms, drank tea, and returned when it was already completely dark. My swimming has been excellent. The weather has been wonderful the whole time; only today is it somewhat overcast again. My work is going splendidly. Besides the opera, which in a week and a half will be completely ready, I want to change one number in my new suite. I already composed it yesterday; I should only need to devote one day to its instrumentation. Furthermore, the libretto needs to be copied out. All this will take me a couple of weeks — no more. I think about the trip to Petersburg with great pleasure; I'm awfully keen to see you and Papochka, but I confess, I'd prefer to come after Sasha leaves, so as not to plunge straight from the country into the commotion. Please, write me more interesting and detailed letters like today's. How couldn't you have had enough money for 1st class? I absolutely don't understand! I'm tired, and therefore, contrary to my customary practice, I won't finish on the last page. I kiss you in the most tender fashion. What a pity that Volodya Zhedrinsky isn't staying with you. P. Tchaikovsky Keep Kondratyev's letter until my arrival.