Letter 1538
| Date | 15/27 July 1880 |
|---|---|
| Addressed to | Anatoly Tchaikovsky |
| Where written | Simaki |
| Language | Russian |
| Autograph Location | Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1317) |
| Publication | П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том IX (1965), p. 194 |
Text and Translation
| Russian text (original) |
English translation By Brett Langston |
| Толичка! Получил вчера твоё письмо и очень огорчился, что твой отпуск отложен до 1-го августа. Я очень понимаю, что тебе скучно и безотрадно жить в опустелой Москве. Ты упрекаешь меня в забывчивости по поводу того, что пиша тебе в день твоих именин, я не поздравил тебя. Прости, но знай раз навсегда, что я совершенно лишён способности помнить дни твоих и Модестиных именин и никогда не мог себя заставить раз навсегда сохранить в своей памяти эти числа. Вольно ж Вам носить такие не человеческие имена?
Воображаю, в самом деле, как тебе должно быть нудно в Москве. Дело не столько в одиночестве (ты знаешь, что я не понимаю, чтобы можно было тяготиться временным одиночеством), но в том, что среди лета Москва так вонюча, противна, гадка. Относительно угла в Каменке ты можешь быть совершенно покоен. Приблизительно к тому времени, как ты приедешь, очистится комната Палагое и ты тотчас будешь водворён в ней. Намерен ли ты посетить Жедринских? Я более чем когда-либо твёрд в своём решении никуда, кроме Каменки, отсюда не ехать. Дай Бог тебе скорее освободиться. Отчего ты мне [не] пишешь про Лароша? Где он? Я ведь думал, что он с тобой живёт. Я имею от Котика сведения, что Н[иколай] Гр[игорьевич] Руб[инштейн] проездом через Берлин играл в частных музыкальных кружках и произвёл огромную сенсацию. С Котиком они вполне примирились. Я живу здесь хорошо; кончаю корректуры оперы, много читаю и играю, а прогулки здесь бесподобны! Получил вчера письмо и от Модеста, он описывает мне в очень живых красках свою новую обстановку, а также много говорит про чувство антипатии, которое все более и более вселяет в него Гер[ман] Карл[ович]. Целую тебя крепко. Жду с нетерпением положительного известия о дне твоего выезда. Твой П. Чайковский |
Tolichka! Yesterday I received your letter, and was very upset that your leave has been postponed until 1st August. I understand very well that you are fed up and joyless living in a deserted Moscow. You reproach me for forgetfulness, concerning the fact that when writing to you on your name day, I didn't congratulate you. I'm sorry, but know once and for all that I am completely devoid of the ability to remember the dates of your and Modest's name days, and I could never force myself to always commit these dates to memory. Why must you have such awkward names?
I can really imagine how boring it must be for you in Moscow. It isn't so much the solitude (you know that I don't understand how temporary solitude can be a burden), but the fact that in the middle of summer, Moscow is so smelly, nasty and foul. Regarding the corner in Kamenka, you can put your mind completely at rest. Around the time you arrive, Pelagea's room will have been cleared, and you will be installed in it immediately. Do you intend to visit the Zhedrinskys? I am firmer than ever in my decision not to go anywhere from here, except Kamenka. May God grant you freedom soon. Why don't you write to me about Laroche? Where is he? I thought he was living with you? I have information from Kotik that Nikolay Grigoryevich Rubinstein, on his way through Berlin, played in private musical circles and caused a huge sensation. He and Kotik are entirely reconciled. I am living well here: finishing the proofs of the opera, reading and playing a lot, while the walks here are incomparable! Yesterday I received a letter from Modest, in which he describes in the most vivid colours his new surroundings, and also talks a great deal about the increasing feeling of antipathy that Herman Karlovich is instilling in him. I kiss you hard. I'm looking forward to firm news about your date of departure. Yours, P. Tchaikovsky |
