Letter 1869

Date	12/24 October 1881
Addressed to	Modest Tchaikovsky
Where written	Kamenka
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1650)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 489–490 (abridged) П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 273 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том X (1966), p. 241 Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 267 (English translation; abridged)

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Каменка 12 окт[ября] 1881 Модя, дурной мальчик! отчего ты не пишешь мне? Над[ежда] Ф[иларетовна], приехавшая в одно время с тобой в Рим, уже писала мне, а ты нет ещё! Сообщаю тебе прежде всего известие, что Вера помолвлена за Римского-Корсакова. Саша в субботу 10 числа приехала в Киев вместе с женихом. Свадьба будет 4-го ноября, и затем молодые тотчас едут в Орианду, а оттуда вместе с Вел[иким] кн[язем] на всю зиму в Париж. Послезавтра Лева с Верой и Корсаковым приезжают на три дня сюда. Про себя скажу тебе, что я не особенно весел и счастлив, — но живу так себе, думая единственно о том, как бы поскорее кончить работу. Представь, что в 8 дней я сделал 20 переложений больших двуххорных концертов Бортн[янского]. Остаётся ещё довольно много, но всё-таки дело подвинулось. Устаю я иногда страшно, до отупения, так, что перестаю понимать, что мне говорят, и, пришедши в большой дом, злюсь на все и на всех. Вообще, проводя теперь так много часов с ними, я тем более всех их люблю, чем менее со мной говорят. Но иногда выдаются прелестные часы, когда, отрешившись от вечно грызущего неопределённого чувства недовольства настоящим, я могу созерцать всю необъятность нравственной красоты этих трёх ангелов. Я говорю конечно об А[лександре] И[вановне], Л[изавете] В[асильевне] и А[лександре] В[асильевне]. Тогда мне хочется плакать и пасть к их ногам. Жизнь моя уже очень точно определилась и вошла в известные рамки. Все, что малейшим образом нарушает раз установленный порядок, приводит меня в ярость. Влад[имир] Андр[еевич] в часы работы иногда заходит и беседует: ах, как я его ненавижу в эти минуты! О Риме я решительно не позволяю себе думать покамест, ибо Каменка теперь так погана (весь воздух на пространстве многих вёрст заражён вонью Тясмина), что если много думать о Риме, то не выдержишь и уедешь... а ехать ещё нельзя. Нужно кончить работу, нужно быть на свадьбе, нужно даже, кажется, всё-таки в Москву съездить и уж потом в Рим. Думаю, что около 10 или 15 ноября я попаду к Вам. Но довольно, а то тяжело будет вернуться к действительности. Толя, вероятно, будет шафером у Веры. Я получил от него приятное письмо: Гончаров призывал его, хвалил егоза отличную службу и объявил, что представил его к награде. Вообще, письмо весёлое. До свиданья, Модичка! Целую крепко тебя и Количку. Кондратьеву передай поцелуй. П. Чайковский

Kamenka 12 October 1881 Modya, you young rotter! Why haven't you written to me? Nadezhda Filaretovna, who arrived in Rome at the same time as you, has already written to me, but you haven't yet! First of all, I'm informing you that Vera is engaged to Rimsky-Korsakov. Sasha arrived in Kiev on Saturday 10th, together with her fiancé. The wedding will be on 4th November, and then the newlyweds will go straight to Orianda, and from there together with the Grand Duke to Paris for the whole winter. The day after tomorrow, Lyova, Vera and Korsakov will be coming here for three days. As for myself, I'll tell you that I'm not particularly happy and cheerful — but I'm muddling on, thinking solely about how to finish my work as soon as possible. Just imagine that in 8 days I've made 20 arrangements of Bortnyansky's large concertos for two choirs. Much more still remains to be done, but all the same the matter is progressing. Sometimes I become awfully weary, to the point of numbness, such that I cease to understand what is said to me, and when I come to the big house, I rage at everyone and everything. Generally, after spending so many hours with them, the less they talk to me, the more I love them all. But sometimes there are delightful hours when, freed from the continually gnawing, vague feelings of dissatisfaction with the present, I can can contemplate the whole immensity of the beautiful minds of the three angels. I am of course speaking about Aleksandra Ivanovna, Lizaveta Vasilyevna and Aleksandra Vasilyevna. Then I want to weep and fall at their feet. My life has already been very precisely defined and set within certain limits. Anything that violates the pre-established order in the slightest makes me furious. Vladimir Andreyevich sometimes comes in during working hours and chats; oh, how I hate him in these moments! I categorically don't allow myself to think about Rome for now, because Kamenka is now so foul (all the air for many miles is contaminated with the stench of the Tyasmin), that if I think too much about Rome, then I won't be able to stand it and will leave, and I mustn't leave yet. I need to finish work, I need be at the wedding, I even need, it seems, to go to Moscow whatever happens, and only then to Rome. I think that I'll make it to you around 10 or 15 November. But that's enough, otherwise it will be hard to return to reality. Tolya will probably be [Vera]]'s groomsman. I received a welcome letter from him: Goncharov summoned him, praised him for his excellent service and announced that he had nominated him for an award. The letter was cheerful in general. Until we meet, Modinka! I kiss you and Kolichka very hard. Give a kiss to Kondratyev. P. Tchaikovsky