Letter 488

Date	27 July/8 August 1876
Addressed to	Modest Tchaikovsky
Where written	Paris
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1462)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 1 (1900), p. 489–490 (abridged) П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 248–249 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VI (1961), p. 61–62 (abridged)

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Париж 8 августа 1876 Милый Модя! Дорогу совершил весьма благополучно. От Тараскона до самого Парижа сидел в coupé-lit один. Лежал, ходил, срал и сцал совершенно свободно. Супомания в дороге проявилась с сумасшедшей силой. Я ел суп в Тарасконе, ел в Лионе и ел сегодня в 7 ч[асов] утра ещё на какой-то станции. Само собой разумеется, что ежеминутно думал о тебе и Коле. Приехал в Париж в 8½ часов утра; остановился в Hôtel de Hollande. Хозяин, Луи и консьержиха узнали меня и приняли очень радушно. Помывшись и одевшись, пошёл в Bains de Louvence, где восседал в уксусе, отрубях, бальзаме и т. д. Завтракал (курячью котлету и haricots verts) в Diner de Paris. Старый друг наш (гарсон) узнал меня, но места у него не было. Пил кофе в Café de la Rotonde и читал «Голос». Шлялся по Парижу, заходил высрать тарелку тапиоки в cabinet, купил себе в magasins du Louvre 4 пары подштанников, а в магазине au pont neuf полную зимнюю пару, т. е. черный сюртук, таковую же жилетку и серые штаны за 95 франков. Кроме того купил ещё зонтик и две цепочки для Миши и Алёши. Вообще, меня теперь прорвало и деньги я кидаю с каким-то сладострастием. Плевать, лишь было бы весело. К сожалению, несмотря на мою любовь к Парижу, я всё-таки очень, очень скучаю о тебе, хотя далеко не так, как после нашей разлуки зимой. Оно понятно. Я теперь за тебя спокоен; я знаю, что ты находишься à bon part, тому же, я получил такое обожание к Коле, что мне теперь было бы просто ужасно, если б он остался на чужих руках. Меня беспокоит также ваше общее здоровье! Как-то идёт у вас какарелла? Перестала ли Фофа ежеминутно сходить с своего нравственного пиедестала для того, чтобы садиться на физический? Продолжаешь ли ты шуметь дверями № 31, поминутно отворяя и запирая их, дабы бегать срать и возвращаться? Вот вопросы, которые для меня теперь столько же интересны, сколько известия с театра войны, которые, между прочим, очень грустны для сербов! Что касается моих брюшных обстоятельств, то хотя я чувствую себя отлично, но по временам все ещё бывает следующего вида гримасочка: Аппетит дивный, и ощущение бодрости и силы: признак, что здоровье, хотя и туго, но возвращается. Сейчас пойду обедать к Peters'у. В театр я решил не идти, ибо очень жарко и ни единого интересного спектакля нет. Сегодня утром в вагоне я прочёл 4 песнь «Ада» и возгорелся хотением написать симф[оническую] поэму на Франческу. Обнимаю тебя с невероятною нежностью. Поцелуй от меня Колю, в глазки, шейку и ручку. Фофу обнимаю. Твой П. Чайковский Помни, что я жду письма в Байрейте. Еду завтра в Мюнхен.

Paris 8 August 1876 Dear Modya! The journey was accomplished most successfully. From Tarascon to Paris itself, I sat alone in a coupé-lit . I lay down, moved around, defecated and urinated in complete freedom. On the way, my soupomania manifested itself with a vengeance. I ate soup in Tarascon, I ate it in Lyons, and I ate it today at 7 o'clock in the morning at some or other station. It goes without saying that every minute I thought about you and Kolya. I arrived in Paris at 8.30 in the morning, stopping at the Hôtel de Hollande. The proprietor, Louis and the concierge recognised me and received me very cordially. After washing and dressing, I went to the Bains de Louvence, where I sat solemnly in vinegar, bran, balsam, etc. I had lunch (a chicken cutlet and haricots verts) at the Diner de Paris. Our old friend (the waiter) recognised me, but he had no places. I drank coffee at the Café de la Rotonde and read "The Voice". Gadding around Paris, I stopped to pass a bowl of tapioca in the cabinet, bought myself 4 pairs of long-johns in the magasins du Louvre, and in the store au pont neuf a complete winter outfit, i.e. a black frock coat, matching waistcoat and grey trousers for 95 francs. Besides this, I bought an umbrella and two chains for Misha and Alyosha. In general, I'm now splashing out, and throwing money around with a sort of lasciviousness. To hell with it, as long as it's fun. Unfortunately, despite my love for Paris, I still miss you very, very much, although not nearly as much as after our separation in the winter. This is understandable. I'm now at peace regarding you; I know that you are à bon part, and besides, I adore Kolya so much that it would now be simply awful for me if he were left in the hands of others. I'm also worried about your health in general! How are you going on with your cacarella? Has Fofa stopped constantly stepping off her moral pedestal, in order to sit down on the physical one? Are you still making a racket with the doors of No. 31, opening and closing them every minute in order to run to the toilet and back again? These questions are now as interesting to me as the news from the theatre of war, which, incidentally, is very sad for the Serbs! As for my abdominal circumstances, although I feel splendid in myself, from time to time I still keep grimacing as follows: My appetite is divine, and I have the sensation of vigour and strength: a sign that my health is returning, albeit slowly. I'm just off to dinner at Peters. I decided not to go to the theatre, because it's very hot, and there wasn't a single interesting performance. This morning on the train I read the 4th canto of the "Inferno", and was inflamed with a desire to write a symphonic poem on "Francesca". I hug you with incredible tenderness. Give Kolya a kiss from me, on the eyes, neck and hand. I hug Fofa. Yours P. Tchaikovsky Remember that I'm expecting a letter in Bayreuth. I'm off to Munich tomorrow.